Еще одна иллюзия...

---

А что вы видите?

---

Терпеть не могу смотреть экранизации любимых книг. Рушить свое представление. Но тут смотрю. Утешает,что хоть по тексту сделали,но все равно...

---

Зима...

Наконец - настоящая.Мелкий колючий снег при порывах ветра бьет в лицо.Острые льдинки впиваются в глаза и кожу.Оседают на волосах,покрывая голову бисерной шалью мельчайших капель...

Трудно идти...Ноги утопают в снежной каше...Но идти надо. А хочется просто сесть на снег и сидеть,наблюдая как падают снежинки...Пусть бы она подольше не кончалась.Зима.

---

Сижу в лабе...Пришла седня,как дура,в пол десятого,синтез поставила...Даже,вроде,получилось что-то.На десятый раз. Профессура работает,а молодежи нет.Тоска.Дел куча,а оторвать себя от стула сил нет...даже книжку читать неохота.что для книжного червя редкость

Пролетают редкие снежинки за окном....Такие редкие и медленные...Кажется,этот день будет долгим...

---

Эй! (взято в дебрях нета)

Эй! Эй-Эй! Ку-Ку! Ты меня видишь? Нет?

Как жаль. Я же прямо тут, перед тобой. Пришел рассказать тебе сказку. Наверное, ты смотришьчуть-чуть не туда, не в том направлении... Да ладно, не горюй, мы еще увидимся однажды. Однажды у тебя все получится. Лучше я расскажу о Направлении.

Жизнь и сон так похожи, так неразличимы порой. Как определить

спишь ты или спишь еще глубже?.. Один умный человек советовал

мне щипать себя. Он говорил, что от боли просыпаются. Я щипал.

Сначала себя. Потом тех, кто рядом. Если это была девушка, а с ней ее парень или несколько парней, то мне бывало очень больно, но я так ни разу и не проснулся. Мне даже казалось, что мой сон становится уж через чур реалистичным. Наверное, щипаться бесполезно... И может быть от боли еще сильнее хочется спать. После этого умного человека было много других, которые тоже учили меня жить. И все, что они говорили, было умно и правильно.Но я скучал. Когда все правильно, становится скучно. Не знаю, понимаешь ли ты меня...

Но однажды мне встретился человек, который сказал:

- Ты не там ищешь.

- ? - ответил я ему.

Тогда он взял меня за плечи и повернул так, что я увидел то, что оказывается всегда искал!

Ты можешь поверить, оказывается, можно всю жизнь искать

что-то и даже не подозревать, что ты это ищешь! Да что там ищешь,только ради этого и живешь!

- Вряд ли, - скажешь мне ты и будешь прав. В это нельзя поверить,пока однажды ты вдруг не налетишь на что-то, что все ставит на свои места. Тогда ты понимаешь, что ради одной этой вещи ты пришел в этот мир. Ради нее всю жизнь учился и тренировался. К ней готовился и воспитывал себя.

Да, это сложно доказать. Это можно только прочувствовать на самом себе. Вот ты живешь много-много лет, может быть уже 10 или 20, или даже 50. И ты точно знаешь про себя, что наделал много глупостей и много ошибок за свою долгую и разнообразную жизнь. Ты метался. Менял пути, менял цели и призвания. И ощущаешь, что достиг бы большего, если бы всегда шел только к одной цели и не разбрасывал себя. Ведь мы разбрасываем себя не только по разным мирам и жизням, но и внутри одной жизни мы точно так же раскидываем себя по своему миру, а из-за этого уменьшаемся и слабеем. Так слабеем, что к старости становимся совсем дряхлыми.

Но это, если с тобой не случается той находки. Если тебе удается найти, то ты вдруг понимаешь, что все в твоей жизни оправдано, все полно смыслом и складывается в цельную картину. И как только ты находишь это, все раскиданные по миру частицы тебя соединяются, как огромная сеть и выбрасывают связанную в них силу жизни. Этот выброс возвращается в тебя, словно вспышка, и ты становишься

человеком, который может! Ты становишься магом.

Ты же хотел быть магом, правда? Или волшебницей? Ну

признайся, порадуй старика. Многие именно так и стали магами, когда нашли то, что свело воедино нити их судьбы. Но не завидуй. Это совсем не та магия, о которой мы мечтаем в детстве. Такой маг даже мороженого наколдовать себе не может. Он может только то, ради чего он пришел. Это и есть судьба... Он повернул меня, и я долго смотрел на знакомый город. Слева

был городской музей, чуть ниже цирк, затем река, а за ней здание театра и наверху старинный почтамт. Дорога, на которой мы стояли, уходила вниз к реке, перекидывалась через нее мостом и снова взбегала вверх прямо к почтамту. Эти четыре огромных здания были всем, что заполняло пространство, а между ними были какие-то скверы и площади...

- Видишь? - спросил он.

- Ну, вижу, конечно, - ответил я.

Но что тут было видеть? Я видел все это тысячи, миллионы раз.

- Смени направление, - сказал он, - ты не так смотришь.

Я повертел головой, переводя взгляд с одного здания на другой.

- Не то направление, не направление зрения, - подсказал он, - Смени свое направление. Ты хочешь быть основательным и иметь вес. И видишь то, что имеет вес. Это твой мир. Он тяжелый... Отбрось свой вес.

Его слова что-то зацепили во мне, и я стоял и думал о сказанном, глядя на здания. И вдруг я почувствовал, что они действительно тяжелые и продавливают пространство вокруг себя. Тогда он взял меня за подбородок и чуть-чуть поменял направление моего зрения. Что-то хлопнуло беззвучно и сдвинулось в моих глазах. Словно я ехал в машине, которая вывернула из-за поворота, за которым между высоченными зданиями открывается простор. Прямо на том месте, где сквер возле реки заполнял пространство между тяжелыми зданиями, разверзлась огромная долина. Желтый туман заполнял ее до середины деревьев, красноватые облака ползли по сиреневому небу, где сияло незнакомое солнце, которого здесь не должно было быть никогда! И замок! Посреди долины стоял настоящий древний замок! А когда со шпиля ближней башни моргнула мне искоркой капелька росы, я вспомнил...

Я так много вспомнил! И жизнь! Моя кривая и ломаная жизнь

вдруг сложилась в единую как стрела Дорогу Домой! В ней все было не зря! Ты представляешь?! Все, до последней глупости имело значение, было нужно и оправдано. Все было зачем-то и имело смысл. И даже я сам имел смысл!

Как это странно, что мы не умеем видеть! И еще страннее, что мы умеем не видеть! Прямо рядом с нами живут другие миры, ходят и летают иные существа, но мы избираем не видеть их, чтобы не отвлекаться от того мира, который хотим победить.

И еще одна особенность. Мы не видим и мы не помним! Я ведь много раз бывал в той долине, я это сразу вспомнил, как только

открылось мое видение. Я много раз бывал там во снах. И там жили милые мне люди, и были дома, где меня ждали... Но почему я считал, что это сны?

Странная вещь память, в ней так легко потеряться. И вся надежда на магов, которые вспомнили, и теперь работают проводниками по воспоминаниям.

Проводники - это те, кто следит, чтобы художники находили

прячущихся в кустах программистов и почтальонов. Почему, спросишь ты? Потому что только художники видят легкую часть мира, скрывающуюся за кустами, должностями, весом в обществе...

Кстати, как у тебя с весом? Не пора сбросить несколько лишних фунтов? Купи себе весы и никогда не пропускай странных людей, которые стоят на улице с весами. Обязательно давай им монетку, потому что они вовсе не весовщики, они привратники при верстовых столбах. По ним проводники узнают, в каком направлении ты идешь и как сильно ты потерялся. Да ты и сам замечал, что не можешь пройти мимо весовщика спокойно, правда? Какая-то смутная мысль обязательно рождается при их виде. Но какая? Ты не помнишь?

Ох уж эта память! Какая странная вещь!

---

Все!!!

Сессия закрыта!!!!

Седня на 5 экзамен сдала!!!!

---

Фонари,фонари,фонари...Куда ни плюнь-везде фонари.И темноты в Москве нет.И небо видно только урывками,когда отвоюешь частичку мрака у жадного города.

Мне плохо,нервно и дергано.И дело не в экзамене,который будет в понедельник.Поняла,что просто не перевариваю одну свою одногрупницу - единственную,с кем проучилась все 5 лет и сейчас работаю в одной лабе.Просто не перевариваю.И на все это накладывается дикая моральная усталость.И новый год встречать одной - мама в деревню,папа - спать.Как все надоело.

Решила отложить начатых было "Гадких лебедей" до сдачи экзамена,но,думаю,это не поможет.

Посмотрела в зеркало и удивилась цвету глаз - серо-бирюзовые какие-то и в полосочкуюИ коричневое пятно вокруг зрачка.У всех глаза как глаза,а у меня какие-то непонятные.

Пишу всякую ерунду,плачусь в подушку.Не дождетесь!У меня все замечательно!И безграничный оптимизм!

@музыка: HIM

@настроение: скачет

---

- А вы сами-то верите в привидения? - спросил лектора один из слушателей.



- Конечно, нет, - ответил лектор и медленно растаял в воздухе.

---

Воспоминания...о Крыме

Этим летом ходила в поход.Свой первый.Мы его,к сожалению,не прошли,но погуляли здорово.Дело было в Крыму.Сначала поезд Москва-Севастополь.обожаю ездить поездом,чем дольше,тем лучшеПотом три дня на сборы в самом Севасе.За эти три дня был один памятный мне эпизод.Выходим мы из дома в 11 вечера в гостях были и я погружаюсь в темноту. Ребята местные,они так ничего и не поняли.А для меня после круглосуточных огней Москвы это было чудом.С визгом, разбудившим,наверное,пол дома,я нырнула в эту темноту. Я кружилась и смеялась от счастья,а ребята стояли в полосе света то двери и открыв рты смотрели на меня...

А дальше был сам поход...

@музыка: Белая Гвардия "Голубая Стрела"

---

В моей жизни много песен.Но есть и особенные.выкладываю две. Когда один мой знакомый,после долгих уговоров,соглашается таки сыграть их обе,я всегда плачу.И сама не знаю почему.Но это уже закон...



БАЛЛАДА О ТЕМНОМ МЕНЕСТРЕЛЕ



Был вечер, падал белый снег,

Я попросился на ночь в дом

Там в черном платье менестрель

Пел песни перед очагом.

Он пел о проклятых вождях,

О том что свет не есть добро,

О позабытых королях -

И люди слушали его.



Он пел о том, что не понять,

Где белый, а где черный цвет,

И что давно пора узнать,

Что правды в этом мире нет,

Он светлых проклинал богов,

В глазах его огонь сверкал,

Он не боялся страшных слов

И снисхожденья не искал.



Он был высок, хорош собой,

И чистый голос ввысь летел,

Он звал помериться с судьбой,

И песней все сказать хотел.

Я не забуду черных глаз -

Глубоких, словно бездны мрак.

Я видел их всего лишь раз,

Но позабыть не смог никак.

В них бились блики от огня,

И менестрель вдруг замолчал,

Он оглянулся на меня

И, посмотрев в глаза, сказал:



"Я знаю, ищешь счастья ты,

По свету, дом покинув свой,

Но мир не стоит суеты,

И потому, пойдем со мной!

Смотри, несовершенен мир -

Где свет, там кровь, и правды нет,

Илуватар пустой кумир,

Ты заблуждался много лет.



Пусть проклинают люди нас,

Но мы свободны и сильны,

Я знаю, наш настанет час,

Он вечен - повелитель Тьмы!

Ответь, идешь ты или нет

Со мной в бессмертие и тьму?

Кто знает, что такое свет?

И вот что я сказал ему:



"Не осуждаю я тебя,

Кто знает, может ты и прав,

Я ж не смогу сломать себя

И к свету тянется мой нрав.

Я шел, искал свою судьбу,

Через невзгоды и года.

Все это время пре до мной

Сияла Запада звезда.

Да, я пошел бы за тобой -

Ты песней ранил душу мне,

Но мне начертан путь иной

До истеченья жизни дней.



Я знаю, вечен в мире свет,

Мой клич - "Творить", не "разрушать",

Я не иду с тобою, нет,

Вот все, что я могу сказать...

И улыбнулся менестрель,

Сказал: "Ну что ж, да будет так,

У каждого есть в жизни цель:

Тебе - звезда, мне ночь и мрак.



Вам, светлым - радость и добро,

Мне - скорбь и вечная печаль.

Нам общих не иметь дорог,

Я ухожу во мрак. Прощай."

Надев на плечи черный плащ

Он тихо вышел за порог.

А я, оставшись у огня,

С тех пор забыть его не мог.





Hе проси меня петь о любви

В эту ночь у костра,

Hе проси называть имена -

Ты же понял все сам.

Hе сули за балладу неспетую

Горсть серебра -

Все равно эту тайну я,

Странник, тебе не отдам.



Слышишь - сказка лучом

По скалистым скользит берегам,

И Судьба затаилась,

Растерянно нить теребя.

Лишь холодное море

Все так же бросалось к ногам,

Только белые чайки

Hосились, о чем-то скорбя.



Менестреля крылатое сердце

Легко поразить...

И метался в лучистых глазах

Сумасшедший огонь.

Он стоял пред ней,

Без надежды ее полюбить,

Бесполезный клинок

По привычке сжимала ладонь.



И была их любовь,

Словно пламя костра на ветру,

Что погаснет наутро

Под мелким осенним дождем...

Пусть когда-нибудь в песне счастливой

Поэты соврут,

Hо я знаю - лишь день

Они были вдвоем.



А с рассветом их вновь развело

Перекрестье путей.

Он ушел, а ее через год

Забрала к себе смерть.

Как сказать - может, он даже

Помнил о ней,

Hо о смерти ее даже я

Hе смогу ему спеть.



А на сердце осталась туманом

Глухая тоска,

Только время поможет

Потерю и боль пережить.

Hе узнать никому,

Как я мертвую нес на руках,

Потому, что об этом я песню

Hе смею сложить.

@настроение: Легкая приятная грусть

---

Правила поведения в химической лаборатории.

Если вы откупорили что-либо - закупорьте.

Если в руках у вас жидкое - не разлейте, порошкообразное - не раасыпьте, газообразное - не выпустите наружу.

Если включили - выключите.

Если открыли - закройте.

Если разобрали - соберите.

Если вы не можете собрать - позовите на помощь умельца.

Если вы не разбирали - не вздумайте собирать.

Если вы одолжили что-либо - верните.

Если вы пользуетесь чем-либо - держите в чистоте и порядке.

Если вы привели что-либо в беспорядок - восстановите статус-кво.

Если вы сдвинули что-либо - верните на место.

Если вы хотите воспользоваться чем-либо,принадлежащим другому - попросите разрешения.

Если вы не знаете как это действует - ради Бога,не трогайте.

Если это вас не касается - не вмешивайтесь.

Если не знаете,как это делается - сразу спросите.

Если не можете что-либо понять - почешите в затылке.

Если все же не поймете,то и не пытайтесь.

Если вы горите на работе,постарайтесь,чтобы у вас ничего не загоралось.

Если у вас что-либо взорвалось - проверьте,остались ли вы живы.

Если вы не усвоили этих правил - не входите в лабораторию.

@настроение: Мррр

@темы: интересности, на долгую и добрую

---

Вы видели, как исподлобья смотрят волки?

Не просят, не рычат. Глаза – осколки.

Что было, будет, будет ли, зачем?

Как будто обладают знаньем всем.

В себя упав, там видят ленты сути.

Там сонмы лиц. И ликов. И сердец.

Они вас разгадали наконец.

Уйдите. Вы – лишь тлен. Не обессудьте.

---

Вторая Ночь...

Все-таки небо волшебно.И, я думаю,с этим многие согласятся.Но наиболее загадочно оно ночью.И не просто ночью,а в зимнюю или летнюю грозовую ночь.Конечно есть свое очарование в бездонной бархатно-синей глубине безоблачного звездного неба,но... Но небо с облаками лучше.А еще лучше - с тучами.Особенно когда они не обложные,а стремительно несутся вдаль.И ты стоишь и ждешь,когда на несколько секунд вновь станет видна та звезда,которая приковала твой взгляд.

Вот и сегодня была такая ночь.Выйдя из метро взглянула на небо - темно-серо-коричневое.Кажется сплошным и беспросветным.Только на горизонте дым из труб теплостанции рисует по нему белесоватую полосу.Я знаю,что полнолуние.Но кажется, что луны нет.Снова поднимаю взгляд и вижу,что небо все-таки не сплошное.Оно похоже на вату.Грязную,серую мохнатую вату,как затоптанный тысячами ног снег.И в некоторых местах эта вата растянута в тонкую ткань.И через эту ткань угадывается черная синева бездонного звездного неба.И тут замечаю луну.Даже не замечаю,а чувствую,угадываю.И не ее,а как бы ее силуэт,наподобие тех,что вырезают на Арбате.Именно ее силуэт который она на несколько секунд оставляет на тонкой ткани ватных туч.И это даже не "бледное пятно" как у поэта. Это нечто другое,неуловимое.Как в темной комнате стоишь не видя ничего,но чувствуешь окружающие предметы.Снова пытаешься вглядываться в ровно-серое небо,а виденье уже исчезло.

И снова серо-коричневая гладь и на горизонте белесые полосы...

---

Ураааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!

Я получила последний зачет!Две четверки и семь пятерок! Теперь двойная стипендия обеспечена!Теперь только подготовка к единственному экзамену в перерывах прочтения Стругацких!

@музыка: Мельница "Дракон"

@настроение: Кайф!!!!

---

Ночь...

Вышла вчера из инста после игры в Что?Где?Когда?(последняя тренеровка в этом году и мы выиграли со счетом 36:34) - а идет снег,небо затянуто тучами.А выйдя из тролейбуса увидела небо.Почти полная луна,в треугольнике неярких звезд...На горизонте ворочается большая мохнатая туча.И небо кажется почти черным,по нему медленно проползают небольшие коричнево-серые тучки.И только что выпавший еще белый снег серебрится. А то ли выше,то ли ниже этих туч быстро-быстро проносятся легкие дымчатые облака...Когда они на секунды набегают на луну от нее становится виден оранжевый нимб...и хочется чтобы вдруг исчезли и Москва,и главное,эти надоевшие фонари. И кто нибудь рядом сказал: "По-моему,луна сегодня особенно прекрасна.Не правда ли?"

@музыка: Hellsing,Мельница "Оборотень"

@настроение: Мистик

---

Как задолбала эта сессия...И не потому,что сложно...Вот сегодня сижу на зачете по компьютерной химии,он спрашивает элементарные вещи,а я как дура глазами хлопаю (хотя почему как)...В итоге поставил все-таки 44,но обидно когда получаешь отлично только за хорошее отношение препода.Итого осталось 3 зачета и экзамен.И вместо подготовки к 2м,которые завтра сижу в нетеА на улице опять капает.Только размечталась вчера о настоящей зиме - и вот на тебе.А ведь такой снегопад был...Грустно и никого нет рядом.Сижу одна в пустой лаборатории...А в четверг у Даши ДР,надо хоть попытаться народ собрать.Ну хоть подарок купила - "Имя Розы" Эко.

Может на выходных к Сашке напрситься....

@музыка: Сплин

---

Анджей Сапковский. Maladie

Вижу зеркальный туннель, переливчатый, жуткий,

Сквозь подземелие снов моих как бы пробитый,

Где никогда не ступала на гулкие плиты

Чья-то нога... Где ни весен, ни зим... Промежутки.



Вижу зеркальную небыль, исход или - что же? -

Где вместо солнца, как будто дозорные, свечи -

К тайне причастны. Где нету конца, ибо Нечто

Проистекает само из себя, множит множа.

Болеслав Лесьмян



Бретань, сколько я себя помню, ассоциируется у меня с изморосью и шумом волн, набегающих на рваный каменистый пляж. Цвета той Бретани, которую я помню, - серое и белое. Ну и конечно, аквамарин, а как же иначе-то.

Я плотнее окутался плащом, тронул коня шпорами и послал его к дюнам. Мельчайшие капли - слишком мелкие, чтобы впитываться, - плотно оседали на ткани плаща, на гриве коня, туманным паром убивали блеск металлических частей упряжи и экипировки. Горизонт выплевывал тяжелые серо-белые клубы туч, накатывающих на сушу.

Я поднялся на покрытый пучками жесткой серой травы холм. И тут увидел ее, темную на фоне неба, неподвижную, застывшую статую.

Подъехал ближе. Конь тяжело ступал по песку, затянутому лишь тонкой .пленкой влаги, тут же лопавшейся под копытами.

Она сидела на сивой лошади, по-дамски, окутанная темно-серой ниспадающей на спину лошади накидкой. Капюшон был откинут назад, светлые влажные волосы кудрявились, слипшись на лбу. Неподвижная, она глядела на меня спокойными, казалось, задумчивыми глазами. Они источали спокойствие. Ее лошадь тряхнула головой. Звякнула упряжь.

- Бог в помощь, рыцарь, - проговорила всадница, опережая меня. Голос был спокойный, сдержанный.

- И тебе, госпожа.

У нее было милое овальное лицо, красивые полные губы, над правой бровью то ли родимое пятнышко, то ли маленький шрамик в виде опрокинутого полумесяца. Я осмотрелся. Вокруг были только дюны. Никаких признаков сопровождающей ее свиты, слуг или повозки. Она была одна.

Как и я.

Она последовала глазами за моим взглядом, улыбнулась и сказала, как бы подтверждая:

- Я одна. Ждала тебя, рыцарь.

Так. Она ждала меня. Интересно. Я, например, понятия не имел, кто она такая. И не думал застать здесь никого, кто мог бы меня ожидать. Во всяком случае, так мне казалось.

- Ну что ж, - сказала она. Ее лицо дышало покоем и холодом. - Трогаемся, рыцарь. Я - Бранвен из Корнуолла. Нет, она не из Корнуолла. И - не бретонка. Есть причины, из-за которых мне порой случается не помнить того, что происходило даже в недалеком прошлом. Бывают у меня черные провалы в памяти. Бывает и наоборот: временами помнится такое, чего - я почти уверен в этом - никогда не было. Странные дела порой творятся с моей головой. Иногда я ошибаюсь. Но ирландский акцент, акцент обитателей Тары и Темаирских гор, я не перепутал бы ни с каким иным. Никогда.

Я мог ей это сказать. Но не сказал.

Я наклонил голову, рукой в перчатке коснулся кольчуги на груди. Представляться не стал. Имел на то право. Перевернутый щит у моего колена был явным знаком того, что я желаю сохранить incognito. Рыцарский обычай уже приобретал характер повсеместно признаваемой нормы. Нельзя сказать, чтобы эти нормы были очень уж разумны, если учесть, что рыцарский обычай становился все более дурашливым и невероятно причудливым.

- Трогаемся, - повторила она, направив лошадь вниз, в седловинку между холмиками дюн с торчащей словно щетина травой. Я последовал за ней, догнал, мы поехали рядом, бок о бок. Иногда я даже немного опережал ее - со стороны могло показаться, что веду именно я. Мне это было без разницы. Направление в принципе было правильным.

Ведь море было позади. За нами.

Мы не разговаривали. Бранвен, которой хотелось, чтобы ее считали корнуоллкой, несколько раз поворачивалась и поглядывала на меня. Казалось, хотела что-то спросить. Но не спрашивала. Я был ей благодарен. Вряд ли я на многое смог бы ответить. Я тоже молчал и размышлял - если так можно назвать процесс тяжкого труда, имеющего целью как-то упорядочить в мозгу картины и факты.

Чувствовал я себя отвратно, по-настоящему отвратно.

Из задумчивости меня вырвал приглушенный вскрик Бранвен и вид зубатого острия перед самой грудью. Я поднял голову. Острие принадлежало рогатине, которую держал дылда в фетровом шутовском колпаке и рваной кольчуге, второй, с паскудной угрюмой мордой, держал лошадь Бранвен за узду у самого мундштука. Третий, стоявший в нескольких шагах позади них, целился в меня из самострела. Будь я, черт побери, Папой Римским, я б под страхом отлучения запретил изготовлять самострелы

- Спокойно, рыцарь, - сказал самострельщик, целясь прямо мне в грудь. - Я тя не убью. Ежели не придется. Но ежели ты тронешь меч, то придется.

- Нам нужна жратва, теплая одежка и малость грошей, - сообщил угрюмый. - Ваша кровь нам ни к чему.

- Мы не дикари какие, - проговорил мужчина в смешном колпаке. - Мы честные профессиональные разбойники. У нас свои принципы.

- Наверно, отбираете у богатых, отдаете бедным? - спросил я.

Тот, что в смешном колпаке, широко усмехнулся, аж показались десны. У него были черные блестящие волосы и смуглое лицо южанина, заросшее многодневной щетиной.

- Так-то уж далеко наша порядочность не заходит, - сказал он. - Мы отбираем у всех подряд. Но поскольку сами-то мы бедные, то выходит одно на одно. Граф Оргил разогнал дружину, отпустил нас. До часу до времени, пока мы не пристанем к кому другому, жить-то надо. Как считаешь?

- И чего ты ему толкуешь, Бек де Корбен? - встрял угрюмый. - Чего, говорю, толкуешь? Он же насмехается над нами, оскорбить хотит.

- Я выше этого, - заносчиво бросил Бек де Корбен. - Пропускаю помимо ушей. Ну, рыцарь, не трать времени. Отвязывай вьюки и кидай сюды, на дорогу. А рядышком пущай прилягет твой мешочек. И плащ. Заметь, мы не требуем ни коня, ни доспехов. Знаем границу-то.

- К сожалению, - проговорил угрюмый, омерзительно щурясь, - вынуждены одолжить у тебя и дамочку. На некоторое время.

- Ах да, совсем было запамятовал. - Бек де Корбен опять ощерился. - И впрямь нужна нам эта невеста. Сам понимаешь, рыцарь, безлюдье, одиночество... Уж и забыл, как голая баба выглядит.

- А я вот не могу забыть, - сказал самострельщик. - Кажную ночь, как только глаза прикрою, так и вижу.

Вероятно, я, сам того не ведая, улыбнулся, потому что Бек де Корбен резким движением сунул мне рогатину к лицу, а самострельщик быстро поднес оружие к щеке.

- Нет, - вдруг сказала Бранвен. - Нет, не надо. Я взглянул на нее. Она постепенно бледнела, начиная с подбородка к губам. Но голос был по-прежнему спокойный, холодный, сдержанный.

- Не надо. Не хочу, чтобы ты погиб из-за меня, рыцарь. Да еще мне и синяков наставят, и одежду испоганят. В конце концов, что тут особенного... Не так уж много они и требуют.

Я удивился не больше, чем разбойники. Можно было догадаться раньше. То, что я принимал за холод, сдержанность, непоколебимое спокойствие, было попросту отрешенностью. Мне такое было знакомо.

- Брось им свои тюки, - продолжала Бранвен, еще сильней бледнея. - И поезжай. Пожалуйста. В нескольких стае отсюда, на развилке, стоит крест. Дождешься там. Думаю, долго это не протянется.

- Не кажный день встречаешь таких рассудительных дамочек, - сказал Бек де Корбен, опуская рогатину.

- Не смотри на меня так, - шепнула Бранвен. Несомненно, что-то наверняка было в моем лице, а ведь мне казалось, что я неплохо владею собой.

Я отвел руку назад, прикидываясь, будто развязываю ремень вьюков, незаметно вынул правую ногу из стремени. Хватанул коня шпорой и двинул Бека де Корбена в морду так, что он отлетел назад, балансируя рогатиной, словно плясун на канате. Вытягивая меч, я наклонил голову, и нацеленная в мое горло стрела звякнула по чаше шлема и соскользнула. Я ударил угрюмого сверху хорошим классическим синистром, а прыжок коня позволил легче вырвать клинок из его черепа. Все вовсе не так уж и трудно, если знаешь, как это делается.

Если б Бек де Корбен хотел, он вполне мог удрать в дюны. Но он не хотел. Он думал, что, прежде чем я успею завернуть коня, он сможет всадить мне рогатину в спину. Он ошибался.

Я с размаху хлобыстнул его по рукам, вцепившимся в древко, и еще раз - по животу. Хотел-то я ниже, но не получилось. Идеальных людей не бывает.

Самострельщик тоже оказался не из трусливых: вместо того чтобы убежать, он снова натянул тетиву и попробовал прицелиться. Сдержав коня, я ухватил меч посередине клинка и метнул. Нормально! Он упал, да так удачно, что не пришлось спешиваться, чтобы подобрать оружие.

Бранвен, склонив голову к конской гриве, плакала, давилась слезами. Я не проронил ни слова, не пошевелился. Понятия не имею, что надо делать, когда женщина плачет. Один бард, с которым я познакомился в Динасе, в Гвинедде, утверждал, что в этом случае правильнее всего - тоже расплакаться. Не знаю, то ли он шутил, то ли говорил серьезно.

Я старательно протер клинок. У меня под седлом всегда есть тряпица, чтобы протирать меч в подобных случаях. Пока протираешь клинок, руки успокаиваются.

Бек де Корбен хрипел, стонал и всячески старался умереть. Можно было слезть с коня и добить его, но я чувствовал себя не лучшим образом. Да и ему не очень-то сочувствовал. Жизнь - жестокая штука. Мне, сколько я себя помню, тоже никто не сочувствовал. Во всяком случае, так мне казалось.

Я снял шлем, кольчужный наголовник и шапочку. Совершенно мокрую. Черт побери, я вспотел как мышь в родильной горячке. Чувствовал себя отвратно. Веки словно свинцом налиты, плечи и локти начинали ныть и болезненно неметь. Плач Бранвен доходил до меня как сквозь стену из бревен, щели между которыми плотно прошпаклеваны мхом. В голове билась и звенела тупая, перекатывающаяся боль.

Как я попал на эти дюны? Откуда прибыл и куда направляюсь? Бранвен... Я где-то уже слышал это имя. Но не мог... никак не мог вспомнить где...

Одеревеневшими пальцами я дотронулся до утолщения на голове, до старого шрама, оставшегося после того страшного удара, который рассадил мне череп и вдавил в него прогнувшиеся края разрубленного шлема.

Неудивительно, подумал я, что при такой штуковине на голове я порой ощущаю страшную пустоту в мозгу. Неудивительно, что черный коридор моих снов, где-то далеко оканчивающийся едва уловимым мутноватым светом, ухитряется вести меня и наяву.

Хлюпанье носом и покашливание Бранвен дали мне понять, что все кончилось. В горле першило.

- Едем? - спросил я намеренно сухо и твердо, чтобы прикрыть слабость.

- Да, - ответила она так же сухо. Протерла глаза тыльной стороной ладони. - Рыцарь?

- Слушаю тебя, госпожа.

- Ты презираешь меня, верно?

- Неверно.

Она резко отвернулась, направила лошадь по тропке меж холмов, к скалам. Я последовал за ней. Чувствовал я себя отвратно.

И ощущал запах яблок.



Я не люблю запертых ворот, опущенных решеток, поднятых разводных мостов. Не люблю стоять дурень дурнем перед смердящим рвом. Ненавижу надрывать глотку, отвечая невнятно кричащим из-за частокола и амбразур кнехтам, не понимая, то ли они меня кроют непотребными словами, то ли насмехаются, то ли спрашивают, как зовут.

Я ненавижу сообщать имя, когда мне не хочется его сообщать.

На этот раз все устроилось как нельзя лучше: ворота были открыты, решетка поднята, а опирающиеся на алебарды кнехты не шибко усердны. Еще лучше было то, что человек в бархате, встретивший нас во дворе, поздоровался с Бранвен и удовольствовался несколькими ее словами, меня ни о чем спрашивать не стал. Он галантно подал Бранвен руку и придержал стремя, галантно отвел взгляд, когда, слезая, она показала из-под юбки лодыжку и колено, галантно дал понять, что нам надлежит проследовать за ним.

Замок был ужасающе мрачен и пуст. Словно вымер. Было холодно, а черные, давно погасшие камины делали, казалось, тьму еще мрачнее. Мы ждали, я и Бранвен, в огромной холодной зале, среди косых полос света, падающих сквозь стрельчатые окна. Ждали недолго. Скрипнули низкие двери.

Сейчас, подумал я, а мысль взметнулась под черепом белым холодным пламенем, являя на мгновение длинную, бесконечную глубь черного коридора. Сейчас, подумал я. Сейчас она войдет.

Она вошла.

Изольда.

Меня аж что-то дернуло, когда она вошла, засветилась белизной в мрачном обрамлении двери. Хотите верьте, хотите нет, на первый взгляд ее невозможно было отличить от той, ирландской Изольды, от моей родственницы, от Златокудрой Изольды из Ата-Клиат, дочери Диармуйда Мак Кеарбайлла, короля Тары. Лишь если приглядеться, становилась видна разница - волосы чуточку темнее и не завивающиеся в локоны. Глаза зеленые, не синие, более округлые, без того неповторимого миндалевидного разреза. Другое выражение губ. И руки.

Руки у нее действительно были прекрасны. Думаю, она привыкла к тому, что их белизну сравнивают с алебастром либо слоновой костью, однако у меня белизна и гладкость ее рук ассоциировались с горящими в полумраке, разъяренными до прозрачности свечами в гластонберийском "Стеклянном Храме" Инис Витрин.

Бранвен глубоко присела в реверансе. Я опустился на одно колено, наклонил голову и обеими руками протянул Изольде меч в ножнах. Того требовал обычай: я как бы отдавал меч в ее распоряжение. Что бы это ни означало.

Она ответила легким наклоном головы, подошла, коснулась меча кончиками тонких пальцев. Теперь можно было встать. Церемониал разрешал. Я передал меч мужчине в бархате. Того требовал обычай.

- Приветствую тебя в замке Карэ, - сказала Изольда. - Госпожа...

- Бранвен из Корнуолла. А это мой спутник... М-да, любопытно, подумал я.

- ...рыцарь Моргольт из Ольстера.

О Луг и Лир! Я вспомнил. Бранвен из Тары! Ну конечно! А позже - Бранвен из Тинтагеля. Она. Конечно, она.

Изольда молча смотрела на нас. Наконец, сложив свои прекрасные белые руки, хрустнула пальцами.

- Вы от нее? - тихо спросила она. - Из Корнуолла? Как добрались? Я каждый день высматриваю корабль и знаю, что он еще не прибыл к нашим берегам.

Бранвен молчала. И я, конечно, тоже не знал, что ответить.

- Говорите, - сказала Изольда. - Когда приплывет корабль, которого мы ждем? Кто будет у него на борту? Каким будет цвет паруса, под которым к нам прибудет корабль из Тинтагеля? Белым? Или черным?

Бранвен не отвечала. Изольда Белорукая кивнула в знак того, что понимает.

Я ей позавидовал.

- Тристан из Линессе, мой супруг и господин, - сказала Изольда, - тяжело ранен. Когда он бился с графом Эстультом л'Оргилом и его наемниками, ему лянцей пробили бедро. Рана изнуряет его... и не заживает... Никак...

Голос Изольды надломился, прелестные руки задрожали.

- Много дней Тристана бьет лихорадка. Он часто бредит, теряет сознание, никого не узнает. Поэтому я постоянно нахожусь при нем, ухаживаю, лечу, пытаюсь смягчить его страдания. Однако моя неловкость и неумение вынудили Тристана послать моего брата в Тинтагель. Вероятно, мой супруг считает, что в Корнуолле легче найти хороших лекарей. Мы молчали. Я и Бранвен.

- Однако от моего брата все еще нет вестей, все еще не видно паруса его корабля, - продолжала Изольда Белорукая. - И вот вдруг, вместо той, которую ждет Тристан, являешься ты, Бранвен. Что привело тебя к нему? Тебя, служанку и наперсницу Златокудрой королевы из Тинтагеля? Может, ты привезла чудодейственный эликсир?

Бранвен побледнела. Я почувствовал неожиданный укол жалости. Потому что по сравнению с Изольдой - стройной, высокой, такой воздушной и преисполненной достоинства, таинственной и невыразимо поекрасной - Бранвен выглядела простой ирландской крестьянкой, круглолицей, грубоватой, крутобедрой, с все еще беспорядочно курчавящимися после дождя льняными волосами. Хотите верьте, хотите нет - мне было ее жаль.

- Однажды Тристан уже принял из твоих рук магический напиток, Бранвен, - продолжала Изольда. - Напиток, который все еще действует и медленно убивает его. Тогда, на корабле, Тристан принял из твоих рук смерть. Так, может, теперь ты прибыла, чтобы дать ему жизнь? Если так - поспеши. Времени осталось мало. Очень мало.

Бранвен не дрогнула. Лицо у нее было неподвижным, словно у восковой куклы. Их глаза - ее и Изольды, - пылающие огнем и силой, встретились, скрестились. Я чувствовал напряжение, потрескивающее как скручиваемый из пеньки канат. Вопреки моим ожиданиям сильнее оказалась Изольда.

- Госпожа Изольда, - Бранвен упала на колени, склонила голову, - ты вправе ненавидеть меня. Но я не прошу твоего прощения, не перед тобой я провинилась. Тебя я прошу только о милости. Я хочу увидеть его, прекрасная Изольда Белорукая. Я хочу увидеть Тристана.

В глазах Изольды светилась печаль. Только печаль. Голос был тихий, мягкий, спокойный.

- Хорошо, - сказала она. - Ты увидишь его, хотя я поклялась не допустить, чтобы его коснулись чужие глаза и руки. Особенно - ее руки. Руки корнуоллки.

- Она может ведь и не приплыть из Тинтагеля, - прошептала Бранвен, так и не поднявшись с колен.

- Встань, пожалуйста. - Изольда Белорукая подняла голову, и в ее глазах сверкнули влажные бриллианты. - Говоришь, может не приплыть? А я... Я бы босиком побежала по снегу, по терниям, по раскаленным угольям, если бы... Если бы он только позвал меня. Но он не зовет, хоть и знает об этом. Он призывает ту, которая может ведь и не приплыть. Наша жизнь, Бранвен, не устает насмехаться над нами!

Бранвен поднялась с колен. Ее глаза - я ясно видел это - тоже наполнились бриллиантами. Эх, женщины...

- Так иди же к нему, милая Бранвен, - с горечью в голосе сказала Изольда. - Иди и принеси ему то, что я вижу в твоих глазах. Но приготовься к самому худшему. Потому что, когда ты опустишься на колени у его ложа, Тристан бросит тебе в лицо имя, которое не будет твоим именем. Он бросит его тебе в лицо как укор, как обвинение. Иди. Слуги укажут тебе дорогу.

Я остался с ней наедине, с Изольдой Белорукой, когда Бранвен вышла вслед за слугой. Наедине, если не считать капеллана с блестящей тонзурой, склонившегося над молитвенной скамеечкой и бормочущего себе под нос латинскую белиберду. Раньше я его не замечал. Да и был ли он тут все это время? А, черт с ним. Он мне не мешал.

Изольда, все еще машинально ломающая свои белые руки, внимательно глядела на меня. Я искал в ее глазах враждебность и ненависть. Ведь она не могла не знать. Когда выходят замуж за ходячую легенду, то узнают эту легенду в самых мельчайших деталях. А меня, черт побери, мелким не назовешь.

Она смотрела на меня, и что-то странное было в ее взгляде. Потом, подобрав почти невесомое платье у узких бедер, она присела на резное кресло, стиснув пальцы белых рук на подлокотниках.

- Сядь рядом, - сказала она. - Моргольт из Ольстера.

Я сел.

О моем поединке с Тристаном из Лионессе кружит множество невероятных, от начала до конца вымышленных историй. В одной меня даже превратили в дракона, которого Тристан победил, формально завоевав тем самым право на Изольду Златокудрую. Хорошо придумано, да? И романтично, и его оправдывает. Действительно, на моем щите был намалеван черный дракон. Наверно, отсюда и пошла выдумка? Потому что ведь любой знает, в действительности драконов в Ирландии нет со времен Кухулина.

Другая байка утверждает, будто бой проходил в Корнуолле, еще до того как Тристан познал Изольду. Это неправда. Выдумка менестрелей. Действительно, король Диармуйд посылал меня к Марку в Тинтагель. Я бывал там не раз и действительно крепко грызся за дань, положенную Диармуйду от корнуоллца хрен его знает по какому поводу. Я политикой не интересовался.

Но в то время ни разу не встречал Тристана.

Не встретил я его и когда он в первый раз побывал в Ирландии. Познакомился с ним лишь при его втором посещении, когда он заявился просить для Корнуолла руки Златокудрой. Марк, сын Мейхриона, кузен Великого Артура, пожелал сделать нашу Изольду владычицей Тинтагеля. Двор Диармуйда, как всегда в таких случаях, разделился на тех, кто поддержал такое породнение, и тех, кто был против. Среди последних был и я. Честно говоря, я понятия не имел, в чем там было дело. Я уже говорил, что у меня не было склонностей ни к политике, ни к интригам. В принципе мне было без разницы, за кого выдадут Изольду. Но я любил и умел драться.

План, насколько я его понимал, был прост, его и интригой-то не назовешь. Требовалось сорвать Марку сватовство, не допустить до породнения с Тинтагелем. Чего проще: укокошить посла, и вся недолга. Я выбрал момент, зацепил и оскорбил Тристана, ну и он меня вызвал. Он меня, понимаете? Не наоборот.

Мы дрались в Дун-Лаогайре, на берегу Залива. Я думал, управлюсь с ним запросто. На первый взгляд я раза в два превышал его весом и по меньшей мере двукратно опытом. Во всяком случае, так мне казалось.

Свою ошибку я понял при первой же стычке, когда наши копья разлетелись в щепки. У меня чуть было крестец не переломился, с такой силой он пригвоздил меня к луке седла, еще малость - и повалил бы вместе с конем. Когда он развернулся и, отказавшись от другого копья, выхватил меч, я обрадовался: копья - такое оружие, что при капельке счастья и хорошем верховом коне ловкий мальчишка может разделать даже умелого рыцаря. Меч - другое дело, меч - оружие справедливое. Во всяком случае, так мне кажется.

Ну, постучали мы малость друг друга по щитам. Он сильный был, ровно бык, сильнее, чем я полагал. Дрался классически - декстер, синистр, верх-низ, раз за разом, очень быстро. и это не позволяло мне использовать преимущества опыта, навязать ему мой, не столь классический стиль. Понемногу он стал меня утомлять, поэтому при первой же оказии я не по-рыцарски рубанул его по бедру, под нижний край щита, украшенного поднявшимся на задние лапы львом Лионессе.

Бишсь бы мы пешими, он бы на ногах не устоял. Но мы бились верхом. Он даже внимания не обратил, что исходит кровью, словно кабан, поливает красным седло, попону, песок. Люди, которые там были, орали как сумасшедшие. Я был уверен, что кровоток свое возьмет, а поскольку и я был близок к пределу, я налетел на него резко, нетерпеливо и неосторожно, чтобы покончить с боем. И ошибся. Подсознательно я держал щит низко, думая, что он ответит мне таким же самым скверным предательским нижним ударом. И тут что-то полыхнуло у меня в глазах. Что было дальше - не знаю.

Не знаю. Не знаю, что было дальше, подумал я, глядя на белые руки Изольды. Возможно ли такое? Или была только та вспышка, в Дун-Лаогайре, мрачный коридор и сразу после этого серо-белое побережье и замок Карэ? Возможно ли такое?

И тут же, как готовый ответ, как неопровержимое доказательство, как неоспоримый аргумент, всплыли картины, явились лица, имена, слова, краски и запахи. В них было все, каждый, самый коротенький денек. И зимние дни, краткие, туманно просвечивающие сквозь рыбьи пузыри в окнах, и весенние, теплые, пахнущие дождем и исходящей паром землей. Дни летние, долгие и жаркие, желтые от солнца и подсолнухов. Дни осенние, покрытые многоцветной мозаикой склоны в Эмайн-Маха. И все, что случилось в те дни, - походы, бои, переходы, торжества, женщины, снова битвы, снова пиры и снова женщины. Огни Бельтайна и дымы Самайна. Все. Все, что произошло с того боя в Дун-Лаогайре до этого иссеченного моросящим дождем дня на армориканском побережье.

Все это было. Было. Случилось. Поэтому я никак не мог понять, почему мне только чудилось, будто все это мне лишь казалось...

Не важно.

Несущественно.

Я тяжело вздохнул. Воспоминания утомили меня. Я чувствовал себя почти таким же измотанным, как тогда, во время боя. И как тогда, чувствовал боль в затылке, тяжесть рук. Шрам на голове пульсировал, рвал вызывающей ярость болью.

Изольда Белорукая, уже давно глядевшая в окно на затянутый тучами горизонт, медленно повернулась ко мне.

- Зачем ты прибыл сюда, Моргольт из Ольстера?

Что ответить? Я не хотел, чтобы черный провал в памяти выдал меня. Какой смысл рассказывать о бесконечном мрачном коридоре? Приходилось прибегнуть к рыцарскому обычаю, повсеместно принятому и считавшемуся нормой. Я встал.

- Я здесь в твоем распоряжении, госпожа Изольда, - сказал я, чопорно поклонившись. Такой поклон я подглядел у Кэя в Камелоте, он всегда казался мне элегантным и достойным подражания. - Я прибыл, чтобы выполнять любой твой приказ. Распоряжайся моей жизнью, госпожа Изольда.

- Боюсь, - сказала она тихо, - уже слишком поздно. Я видел слезу, тоненькую, блестящую струйку, сбегающую от уголка ее глаза, приостанавливающуюся во впадинке у крылышка носа.

Едва уловимо пахло яблоками.



К ужину Изольда не вышла. Мы, я и Бранвен, ужинали одни, если не считать капеллана с блестящей тонзурой. Впрочем, он нам не мешал. Пробормотав краткую молитву и осенив стол крестом, он занялся поглощением того, что было подано. Я вскоре вообще перестал его замечать. Словно б он был тут постоянно. Всегда.

- Бранвен?

- Да, Моргольт?

- Откуда ты меня знаешь?

- Помню по Ирландии, по двору Диамуйда. Хорошо помню. Вряд ли помнишь меня ты. Не думаю. Тогда ты не обращал на меня внимания, хотя, сегодня я уже могу признаться, я всячески старалась сделать так, чтобы ты меня заметил. Это понятно. Там, где блещет Изольда, других не замечают.

- Нет, Бранвен. Я тебя помню. А сегодня не узнал, потому что...

- Почему?

- Тогда, в Таре... ты всегда улыбалась. Молчание.

- Бранвен...

- Да, Моргольт?

- Как с Тристаном?

- Скверно. Рана гноится, не хочет заживать. Начинается гангрена. Это страшно.

- А он...

- Пока верит - живет. А он верит.

- Во что?

- В нее. Молчание.

- Бранвен...

- Да, Моргольт?

- А Изольда Златокудрая... Королева... действительно приплывет сюда из Тинтагеля?

- Не знаю. Но он верит. Молчание.

- Моргольт...

- Да, Бранвен?

- Я сказала Тристану, что ты здесь. Он хочет тебя увидеть. Завтра.

- Хорошо. Молчание.

- Моргольт...

- Да, Бранвен?

- Тогда, на дюнах...

- Это ничего не значило.

- Значило. Пожалуйста, постарайся понять. Я не хотела, не могла допустить, чтобы ты погиб. Не могла допустить, чтобы стрела из самострела, дурной кусок деревяшки и железа, перехерил... Я не могла этого допустить. Любой ценой, даже ценой твоего презрения. А там... в дюнах... Цена, которую они требовали, показалась мне не слишком высокой. Видишь ли, Моргольт...

- Бранвен... Пожалуйста, хватит. Достаточно.

- Мне уже доводилось платить собой.

- Бранвен. Ни слова больше. Прошу тебя. Она коснулась моей руки, и ее прикосновение, хотите верьте, хотите нет, было словно красный шар солнца, восходящего после долгой и холодной ночи, словно аромат яблок, словно напор мчащегося в атаку коня. Она заглянула мне в глаза, и ее взгляд был словно шелест тронутых ветром флажков, словно музыка, словно прикосновение мягкого меха к щекам. Бранвен, хохотушка Бранвен из Тары. Серьезная, спокойная и печальная Бранвен из Корнуолла, со знающими все глазами. А может, в вине, которое мы пили, было что-то такое? Как в том, которое Тристан и Златокудрая выпили на море?

- Бранвен...

- Да?

- Нет, ничего. Просто я хотел услышать звук твоего имени.

Молчание.

Шум моря, монотонный и глухой, в нем шепотки, настойчивые, повторяющиеся, нестерпимо упорные.

Молчание.



- Моргольт...

- Тристан...

А он изменился. Тогда, в Ата-Клиат, это был мальчишка, веселый паренек с глазами мечтателя, всегда и неизменно с одной и той же милой улыбочкой, вызывавшей у девушек и дам спазмы внизу живота. Всегда эта улыбка, даже когда мы рубились мечами в Дун-Лаогайре. А теперь... Теперь лицо было серое, исхудавшее, сморщенное, изборожденное поблескивающими струйками пота. Запавшие от мучений глаза обведены черным.

И от него несло. Несло болезнью. Смертью. Страхом.

- Ты жив, ирландец?

- Я жив, Тристан.

- Когда тебя уносили с поля, говорили, что ты мертв. У тебя...

- У меня была разрублена голова и мозги наружу, - сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало естественно и равнодушно.

- Чудеса. Кто-то молился за тебя, Моргольт.

- Скорее всего - нет, - пожал я плечами.

- Предначертания судьбы неисповедимы, - наморщил он лоб. - Ты и Бранвен... Живы оба... А я... В дурной схватке... получил копьем в пах, острие вышло навылет, и древко сломалось. Не иначе, что-то отщепилось от него, поэтому рана так печет. Кара Божья. Кара за все мои прегрешения. За тебя, за Бранвен. А главное... за Изольду...

Он снова поморщился, скривил рот. Я знал, которую Изольду он имел в виду. Мне вдруг сделалось ужасно обидно. В его гримасе было все. Ее глаза, обведенные синими кругами, выламывание пальцев белых рук, горечь в голосе. Как же часто, подумал я, ей приходилось видеть все это. Неожиданный, невольный изгиб губ, когда он говорил: "Изольда" и не мог добавить "Златокудрая". Мне было жаль ее, вышедшую замуж за живую легенду. Зачем она согласилась? Ведь она, дочь Хоэля из Арморики, могла заполучить в мужья любого. Стоило только пожелать. Зачем она согласилась выйти за Тристана? Зачем согласилась служить ему, оставаясь для него лишь именем, пустым звуком? Неужто не слышала ничего о нем и о корнуоллке? А может, ей казалось, что все это пустяки, не имеющие никакого значения? Может, думала, что Тристан ничем не отличается от других парней из дружины Артура, таких, как Гавейн, Гахерис, Ламорак или Бедивер, которые положили начало идиотской моде любить одну, спать с другой, а в жены брать третью, и все было нормально, никто не обижался?

- Моргольт...

- Я здесь, Тристан.

- Я послал Каэрдина в Тинтагель. Корабль...

- Вестей все еще нет.

- Только она... - шепнул он. - Только она может меня спасти. Я - на пределе. Ее глаза, ее руки, один только ее вид и звук ее голоса... Другого спасения для меня уже нет. Поэтому... если она будет на палубе, Каэрдин должен поставить...

- Я знаю.

Он молчал, глядя в потолок и тяжело дыша.

- Моргольт... Она... она придет? Помнит ли?

- Не знаю, Тристан, - сказал я и тут же пожалел о сказанном. Черт побери, что мне мешало горячо и убедительно подтвердить? Неужели и от него я должен скрывать свое неведение?

Тристан отвернулся к стене.

- Я погубил эту любовь, - простонал он. - Уничтожил ее, и за это проклятие пало на наши головы. Из-за этого я умираю и не могу даже умереть, веря, что Изольда примчится на мой призыв. Пусть даже поздно, но приплывет.

- Не надо так, Тристан.

- Надо. Всему виной я сам. А может, моя треклятая судьба? Может, с самого начала я был осужден на это? Я, зачатый в любви и трагедии? Ты знаешь, что Бланшефлер родила меня в отчаянии, боли у нее начались, когда ей принесли известие о смерти Ривалена. Она не пережила родов. Не знаю, то ли при последнем вздохе она, то ли позже Фойтенант... Кто дал мне имя, имя, которое словно погибель, словно проклятие... Словно приговор. La tristesse(1). Причина и следствие. La tristesse, обволакивающая меня как туман... такой же туман, какой затянул устье Лифле, когда...

Он замолчал, бессознательно водя руками по укрывающим его мехам.

- Все, все, что я делал, оборачивалось против меня. Поставь себя на мое место, Моргольт. Вообрази, что ты прибываешь в Ирландию, там встречаешь девушку... С первого взгляда, с первой встречи ваших глаз ты чувствуешь, что сердце пытается выломать тебе ребра, а руки дрожат. Всю ночь ты не в состоянии прилечь, бродишь, кипишь от волнения, дрожишь, думаешь только об одном - чтобы назавтра снова увидеть ее. И что? Вместо радости - la tristesse...

Я молчал. Я не понимал, о чем он.

@музыка: ТЭМ "Неспетая баллада Лютика"

@настроение: Лирика

@темы: чтиВО

---

@музыка: Enigma "Morphing Thru Time"

---

Переняла эстафету у KoryT

Вы называете 7 важных для Вас вещей, слов, понятий, которые начинаются с буквы Вашего ника, поясняете их. Назначаете жертв. Они в своих дневниках могут написать, что любят/не любят и передают эстафету дальше.

1)Мрак - ну люблю и все

2)Музыка - без нее жить не могу

3)Москва - люблю и ненавижу этот город

4)МИТХТ - куда же я без любимого института

5)Маша - лучшая подруга

6)Месть- я человек не мстительный,но все же...

7)Мост - ну переход к чему-то новому,может быть...



Ну жертвы.Их не много:Skromn9Iga,Kaledaran,Velena Vean.