Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
Последнее время желание поесть нормальной человеческой еды натыкается то на нехватку фондов времени на готовку, то на нежелание есть. Хочется готовить. Но сил на это нет. А желание еды последнее время выливается в желание роллов с огурцом и сырой рыбы... Чего нехватает кошке, которая жрет полиэтилен? Правильно, мозгов.
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
Я честно не буду бегать по потолку. Паника - самый плохой советчик и помощник. Но вот как от нее избавиться? Конь пришел, и даже прилег. Может он уже валяться начнет? Должен, во всяком случае. Что же мне страшно-то так? И ведь не так много всего. Называется - оглянись. И устыдись. Да, стыдно, но от этого не менее страшно. Очень страшно разочаровать. Особенно...
Надо лечить нервы и паранойю. А то слышатся мне всякие интонации, которых человек явно в виду не имел... А я себя потом накручиваю.
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
Завершение дня было фееричным. Сумеречный парк, вино из горла (вот так захотелось, а не потому, что стаканов не было), настроение под "Сонного рыцаря" и "Терновник, дуб и ясень". И вусмерть грязные ботинки, ибо в колею провалилась. Да уж, свинка грязь найдет. И не только найдет, но и извазюкается. Хорошо погуляли. По старой, почти забытой традиции.
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
Как просто и быстро сделать себе хорошо? Взять телефон и набрать номер человека, которого не видел уже больше полугода. Все-таки этот голос у меня наверное на всю жизнь будет ассоциироваться с тем, что неразрешимых проблем не бывает. Как в науке, так и в жизни. Человек, благодаря которому я научилась не теряться в сложных лабораторных ситуациях. И вынесла фразу "смотри на меня и никогда так не делай". Хотя работаю я все равно в его же стиле. Ну только с мелкими поправками на женское здоровье.
А вообще в моей жизни два человека, которые утвердили меня в сознании того, что в жизни нет слова "не могу". Нет, не сознание всемогущества. А именно что слово "не могу" нужна заменить на "мне нужна помощь и тогда все получится". Один - аспирант нашей лаборатории Веник, а другой - уже из туристического мира, Андрей. Я научилась здраво оценивать свои силы (во всяком случае гораздо лучше, чем до знакомства с ними). А еще просто для меня это надежные, теплые и светлые люди.
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
Сказки читать вредно - от них мысли заводятся. Вот читаю я читаю и теперь думаю, а как сочетается зеленая одежда с красной жилеткой? А вообще... Вообще хочется непонятный костюм. Какого пола не ясно, какого цвета тоже. Только яркие пятна в сознании - цвет травы, цвет палой красно-коричневой листвы, лимонно-желтые пятна ясеневых листьев, оранжево-коричневый цвет чая в стоящей передо мной кружке...
И сколько же их красивых, сказок. И текст как бы накладывается на призрачный фон-картинку, рождаемый словами...
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
Чувствую себя блондинкой, которая в дисковод кружку вставляет. Что-то случилось с терабайтником, ему грустно. И мне тоже. Восстанавливать такой массив данных стоит таких денег, которые у меня в бюджете не заложены. А когда в компе бегает барабашка это очень забавно. В смысле наблюдать за удаленным администрированием.
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
А сегодня по календарю день посиделок при свечах...
А еще почему-то не хочет подгружаться список контактов в аську. Девочка сегодня не дружит с гаджетами... Кого бы найти из рукастых, чтобы поковырялись с Рыжиком. Чтобы разбили жесткий диск, проапгрейдили то, что можно... Если он не увидит и второй хард, то я не знаю, что мне делать. Только пойти и убиться о сруб светлицы.
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
У Рыжика очень удобная для меня клавиатура. Да и вообще. Если бы еще не эта долбаная 7, на которую точно не встанет ни одна моя химическая программа. Снести бы нафиг и поставить ХР. Но пока не судьбец. А еще оно не хочет видеть хард. Вот от слова совсем не хочет. Даже неопознанным устройством... Грусть, печаль и огорчение. И что с этим делать? Может кто знает?
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
Я не слышала великого Рафтери, но я тоже люблю скрипку. Потому что я тоже это слышу...
О! В его скрипке слышались завывание ветра, и дыхание моря, и шепот банши под ивами, и жалоба бекаса на вересковой топи. В ней звучали одинокость болот, и красота небес, и песня жаворонка, и легкая поступь тысяч и тысяч фей, топот их маленьких ножек в ночной пляске до самой зари.(с)
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
Когда я читаю теперь о замечательных ученых, которые удивляют все человечество, я спасаюсь от чувства благоговения, обращаясь к воспоминаниям о заветном местечке у камина в доме Туатала О'Сливина в те далекие времена, когда я был молодым и самодовольным школьным учителем в Глен Куах и полагал, что я — кладезь премудрости, с которым по учености не сравниться никому от самой границы Карн-на-Уин до морского побережья У Банлах и от ущелья Барнес Мор до утесов Слав Лиг, — да, так я вспоминаю заветное местечко возле пылающего очага в доме Туатала и его рассказ об ученом Фиоргале, поведанный, пожалуй, не без умысла, в чем я тогда не сумел разобраться.
читать дальшеМного воды утекло со времен ученого Фиоргала: кто жаловался тогда на зубную боль, вот уже целая тысяча лет как и думать о ней позабыл. В те дни ученых Ирландии знали и чтили во всем белом свете. Постигнув всю земную премудрость, знаменитые ирландские ученые так заносились в своей славе, что отправлялись в путешествие на восток и на запад и вызывали на спор, самый затейливый, какой только можно было придумать, любого из прославленных мудрецов.
Когда объявлялось такое вот необыкновенное состязание в учености между двумя великими самодовольными учеными мужами, доктор бросал своего пациента, хотя тот еще не успел отдать Богу душу, жених бросал невесту, а часовой — свой пост, хотя и видел вторгающуюся армию, король — свой трон, а нищий — суму, — словом, каждый готов был расшибиться в лепешку, только бы увидеть, кто кого положит на обе лопатки. Все просто с ума посходили из-за этих споров, и страна начала приходить в полный упадок, а ни старый, ни малый и не замечали этого, пока находилось еще достаточно дураков, с кем бы можно было поспорить о том, кто из всех ученых Ирландии наимудрейший.
Когда же это неистовство достигло высшей точки — ученые были увенчаны славой, а страна оказалась на краю гибели, — на родину из странствий вернулся ученейший из ученых, имя которого, кроме всех его званий, было Фиоргал Ученый. Сей муж, овладев всеми знаниями, какие только можно было получить у себя в Ирландии, затем утер нос всем колледжам в Европе и в Азии, вызывая там на спор и на состязание величайших философов и каждый раз выходя победителем, да к тому же обогащая свои великолепные познания в каждой новой стране, какую он посещал. Имя его и слава прогремели на весь свет, и вот Фиоргал снова в Ирландии, в своем родном Керри.
Весть о его возвращении повергла в страх всех Ирландских мудрецов.
Прибыв в Керри, Фиоргал не ел, не пил, пока не отправил в Тару к верховному королю Ирландии вызов сильнейшим из сильных его ученых, которых король имел обычай содержать при своем дворе в немалом числе. Это был вызов на последнее состязание на мировое первенство, причем в споре этом словами объясняться запрещалось — только знаками. Фиоргал назначил день и месяц своего прибытия в Тару. В тот день и должно было решиться — вечная слава этому городу или вечный позор.
А надо вам сказать, что король ирландский был человеком весьма здравомыслящим и прекрасно знал, что его приближенные готовы в любую минуту поднять против него народ и с позором лишить его короны. Поэтому, просыпаясь утром, он первым делом хватался за голову: на месте ли его корона…
Вызов Фиоргала Ученого озадачил короля, как никого в его королевстве, — правда, виду он не показал. Придворные же его очень обрадовались — все, кроме ученых, конечно. Королевские мудрецы прославились на весь свет, ибо до того дня они не знали поражений и всегда и во всем выходили победителями. Однако теперь они поняли, что перед Фиоргалом Ученым им не устоять, — ведь он разбил наголову и опозорил всю Европу, а уж их-то разобьет и опозорит и подавно.
Чем ближе подходил день великого спора, назначенный ученым Фиоргалом, тем хуже чувствовали себя мудрецы короля; скорбь и уныние царили среди них. И наконец они толпою явились к королю и взмолились любым путем спасти их и королевский двор от бесчестия в глазах всего света.
И что ж, королевское сердце было тронуто, да и каменное сердце смягчилось бы при виде их скорбного состояния. Не откладывая в долгий ящик, король тут же стал ломать себе голову, что же предпринять.
И вот послушайте! Время от времени до короля доходили разговоры о некоем черноусом человечке, на редкость умном, по имени Темный Патрик. Жил он средь донеголских холмов, и, хотя нога его не ступала ни в один колледж, а книги не приходилось ему даже в руках держать, всем вокруг было известно о его ясном и трезвом уме. Немало удивительных загадок разгадал он, когда его просили об этом, но остался столь же скромным, сколь и бедным. Он мирно жил в маленькой хижине, возделывал свой клочок земли и не желал ничего лучшего, чем уважение своих соседей, таких же бедняков, как и он сам.
Король отправил в Донегол гонца за Темным Патриком, чтобы тот явился во дворец в Тару. И когда Патрик прибыл, король рассказал ему все и спросил, чем он может помочь.
А Темный Патрик покачал головой да и говорит:
— Не знаю. Ученость, — говорит, — это штука мудреная. Но я постараюсь сделать что сумею, только не поручусь, что это поможет.
— Ладно, — молвил король, покорившись судьбе. Темный Патрик постарался разузнать, кто при дворе самый бестолковый и белое от черного не отличит. И все в один голос сказали: Джонни Одноглазый, сын торговца яблоками. Глупее его не только при дворе, но и во всей Ирландии не найти, хоть обыскать ее из конца в конец.
— Ну, — сказал тогда Патрик, — стало быть, Джонни Одноглазому и побить Фиоргала Ученого.
Придворные умники так и взбунтовались: неужели, вопрошали они короля, его величество позволит, чтобы какой-то деревенский шут, этот Темный Патрик из Донегола, навлек вечный позор на его величество, на них самих и на всю страну?!
Но Темный Патрик сказал:
— Мой повелитель, быть может, кто-либо из твоих ученых сам хочет встретиться с Фиоргалом и нанести ему поражение? Коли так, доброе имя твое вне опасности и я тебе вовсе не нужен, а потому пожелаю тебе всего наилучшего и двинусь обратно на север.
И он обвел взглядом толпу мудрецов, желая увидеть, кто из них хочет выступить против Фиоргала. Но ученые мужи лишь переглядывались между собою, однако ни один не осмелился посмотреть королю в глаза и сказать: «Я встречусь с ним!»
— Раз так, — молвил король, — раз ни один из вас не осмеливается выступить против Фиоргала, по какому праву вы мешаете этому доброму человеку Делать то, что он хочет?
Что верно, то верно.
Наконец прибыл сам великий Фиоргал, а с ним и его грозная свита из сильнейших ученых Манстера.
Фиоргал едва поклонился королю — столь велик и надменен он был. Он прошествовал в большой зал, приготовленный специально для состязания — для него и его спутников, являвших самый цвет учености, — и уселся на трон по одну сторону помоста на глазах у изумленной толпы зевак, ученых и знати, заполнивших зал до отказа. Затем он вызвал противника, чтобы начать состязание.
На королевских ученых лица не было, в то время как остальные зрители, а их были тысячи, еле сдерживались, чтобы не прыснуть со смеху при виде Джонни Одноглазого в профессорской мантии, когда его вводили в зал, помогали подняться на помост и усесться на троне напротив знаменитого Фиоргала.
Фиоргал с кривой усмешкой на губах разглядывал героя, который осмелился выступить против него. Презрительный взгляд, которым наградил его в ответ Джонни Одноглазый, привел в восторг весь зал и вселил радость в королевское сердце.
Когда король увидел, что все готово, он позвонил в колокольчик. Это означало: противники могут начинать состязание — самое славное из всех, какие знала Ирландия!
Начал Фиоргал Ученый. Он поднял один палец перед своим противником, и в тот же миг Джонни показал ему два пальца, на что Фиоргал поднял три пальца. Тогда королевский герой погрозил ему кулаком. Фиоргал достал темно-красную вишню и съел ее, Джонни Одноглазый в ответ съел зеленый крыжовник.
Зрители в неистовом возбуждении тут же решили: что бы все это ни значило, а дело оборачивается против Джонни, так как он даже потемнел лицом от гнева.
Фиоргал быстро вынул из кармана яблоко и поднял его. Тогда Джонни поднял полбуханки хлеба, которую вытащил у себя из-за пазухи. Он был просто в бешенстве — это видели все, — в то время как Фиоргал оставался спокоен, словно форель в озере.
Фиоргал поднес яблоко ко рту и откусил от него. В тот же миг Джонни поднялся с хлебом в руке и запустил им Фиоргалу прямо в голову, так что даже сшиб его с ног!
Тут королевские ученые повскакали со своих мест с намерением прогнать Джонни Одноглазого и четвертовать его, но не успели они и рта раскрыть, как Фиоргал Ученый, вскочивший с места раньше их, пересек помост, схватил руку Джонни в свои и пожал ее. А затем повернулся к онемевшим зрителям и произнес:
— Господа! По доброй воле и громогласно я признаю, что впервые за долгие годы своей славной жизни Фиоргал Ученый побежден!
Всех как громом поразило.
— Я изъездил весь свет, — продолжал Фиоргал, — побывал во многих знаменитых колледжах, вступал в спор с величайшими учеными мира, но мне суждено было приехать в Тару к ученым верховного короля, чтобы встретить наимудрейшего и удивительнейшего ученого, который благодаря своей всепостигающей мудрости во всем превзошел меня и побил в этом споре. Но я не разбит, — сказал он, — я горд, что судьба принесла мне поражение от неповторимого гения!
Тут поднялся король и молвил:
— Будьте любезны, объясните собравшимся здесь господам, что произошло между вашей ученой светлостью и моим ученым героем.
— Сейчас объясню, — сказал Фиоргал. — Я начал с того, что поднял один палец, и это означало: Бог один. На что сей ученейший муж справедливо заметил, подняв два пальца, что, кроме Бога-отца, мы поминаем еще двоих: сына и святого духа. Тогда, думая, что я ловко поймал его, я поднял три пальца, что должно было означать: «А не получается ли у тебя три Бога?» Но ваш великий ученый и тут нашелся: он тотчас сжал кулак, отвечая, что Бог един в трех лицах.
Я съел спелую вишню, говоря, что жизнь сладка, но великий мудрец ответил, проглотив зеленый крыжовник, что жизнь вовсе не сладка, но тем и лучше, что она с кислинкой. Я достал яблоко, говоря, что, как учит нас Библия, первым даром природы человеку были фрукты. Но ученый муж поправил меня, показав хлеб и заявляя этим, что человеку приходилось добывать их в поте лица своего.
Тогда, призвав на помощь весь мой разум, знания и вдохновение, я надкусил яблоко, чтобы сказать: «Вот ты и попался. Объясни-ка, коли сумеешь». Но тут — подумать только! — этот благородный и неповторимый гений бросает в меня свой хлеб и, не дав опомниться, сшибает меня с ног. И этим, как вы сами понимаете, напоминает, что именно яблоко было причиной падения Человека. Я побежден! Вечный позор мне и бесчестье. Одного лишь прошу я — отпустите меня с миром и предайте вечному забвению.
Так ответил королю Фиоргал Ученый.
И вот со стыдом и позором Фиоргал Ученый и его свита поджав хвосты покинули королевский замок. А вокруг Джонни Одноглазого, который прослушал речь Фиоргала разинув рот, собрались все великие доктора и ученые короля. Они подняли его к себе на плечи и трижды три раза совершили с ним полный круг по двору королевского замка. Затем они опустили его наземь и заставили короля собственноручно увесить Джонни всеми значками, медалями и учеными орденами, какие только имелись в королевстве, так что у бедняги даже согнулась спина от тяжкой ноши.
— А теперь, — молвил король, подымаясь с трона, — я напомню вам, что имеется еще один человек, которого мы забываем, но которого нам грех не помнить и не чтить. Я говорю о Темном Патрике из Донегола. Пусть он отзовется и выйдет вперед!
Из дальнего угла комнаты, из-под хоров поднялся черноусый человечек и поклонился королю.
— Темный Патрик, — обратился король к черноволосому человечку из Донегола, — мне хотелось бы оставить тебя при моем дворе. Я дам тебе любое жалованье, какое ты назовешь, и вся работа твоя будет находиться всегда у меня под рукой, чтобы в любое время я мог получить от тебя совет. Так назови же свое жалованье, и, каково бы оно ни было, оно — твое!
— Ваша милость, — отвечал Темный Патрик, — примите от чистого сердца нижайшую благодарность за вашу снисходительность и доброту ко мне, недостойному. Но простите меня, если, прежде чем ответить на ваше предложение, я осмелюсь воспользоваться правом каждого ирландца задать один вопрос.
— Говори, — молвил король.
И Темный Патрик повернулся к совершенно опешившему Джонни Одноглазому, который весь сгорбился под тяжестью своих медалей, и, указывая на него, произнес:
— Мой вопрос будет вот к этому ученому мужу, восседающему на помосте. Всем собравшимся, — обратился он к Джонни, — Фиоргал Ученый милостиво сообщил здесь свое толкование немого спора, который проходил между вами и в котором вы, с помощью вашего гения, побили первого в мире ученого. Не могли бы и вы оказать честь всем присутствующим и рассказать, что вы сами думаете об этом?
— Отчего ж не рассказать, расскажу! — ответил Джонни, то есть, простите, ученый муж. — Нет ничего проще. Этот самый парень, которого вы выставили против меня, да бесстыднее бездельника я в жизни своей не встречал, к счастью. Так вот, сперва ему потребовалось задеть мою личность: задрал кверху палец, чтоб подразнить, что я одноглазый. Ну, я взбесился и показываю ему два пальца — мол, мой один глаз стоит твоих двух. Но он дальше-больше надсмехается и показывает три пальца, чтоб и вам захотелось потешиться: вот, мол, перед вами три глаза на двоих. Я показал ему кулак, чтоб он знал, что ждет его, если не уймется. Но тут он съел вишню и выплюнул косточку, говоря, что ему наплевать на меня. А я съел зеленый крыжовник — мол, и мне наплевать на тебя со всеми твоими потрохами. Когда же этот негодяй вынул яблоко, чтобы напомнить мне, что я всего-навсего сын мелкого яблочного торговца, я вытащил двухпенсовый хлеб, который нес домой к обеду как раз о ту пору, как меня схватили и приволокли вот сюда.
Да, так я вытащил хлеб — ничего тяжелей под рукой не нашлось, — чтоб он знал, что, если не одумается, я ему сейчас голову размозжу. Но охальник сам накликал себе конец: поднял яблоко ко рту и откусил от него — мол, когда ты был юнцом, ты частенько воровал яблоки у своей бедной хромой старой матери и убегал с ними, чтобы съесть потихоньку. Это было последней каплей! Я запустил буханкой этому нечестивому прямо между глаз и пришиб его. Вот вам и великая победа, — закончил Джонни.
— Величайшая победа! — повторил Темный Патрик. — И я, — обратился он к Джонни, — поздравляю вас, ваше ученое степенство, и всех ученых мужей, присутствующих здесь, со столь удивительной победой!
— И в самом деле, огромная победа, — молвил король, взяв понюшку табака. — И я приказываю вам, ученые господа, — продолжал он, — отвести вашего ученого главу в самые пышные покои нашего славного замка и впредь оказывать ему всевозможный почет и уважение. Ну, а что же будет с тобой, Темный Патрик? — вопросил король.
— Как раз об этом я и собирался сейчас сказать, — ответил Темный Патрик. — К сожалению, я вынужден отказаться от вашего милостивого предложения, ваше величество. Такому темному и бедному горцу, как я, не подобает оставаться при вашем дворе, где пребывают столь великие ученые мужи, каких я имел честь наблюдать. Ученость, как я уже смел заметить, — мудреная штука! Я от всего сердца и смиренно благодарю вас, ваше величество, — он низко поклонился королю, — и желаю вам здравствовать! А мне сейчас самая пора отправиться в путь-дорогу к маленькой хижине средь донеголских болот.
Его величество и так и эдак пытался удержать Темного Патрика, но безуспешно. Патрик привязал к палке, с которой всегда путешествовал, свой узелок, и любой, кто бы вздумал поглядеть ему вслед, увидел бы, как этот человечек одиноко, но бодро шагает по дороге на север.
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
У меня есть Рыжик. Новенькая бука. омрачает то, что на ней 7ка. А ее придется долго ковырять, чтобы чего-то разумного от нее добиться. Ибо я таки хочу ставить фоны рабочего стола по своему желанию. А еще ему надо разбивать жесткий диск. Но все равно он жутко славный. И чехол ему шить придется. Из ярко-салатового флиса.
Сижу на работе в какой-то благостной прострации. И даже работаю. Жизнь хороша
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
Вчера наконец сошлось что-то в мозгу. Осознание того, что я в правильном месте и занимаюсь правильным делом. Уютно устроившись в уголке под батареей, с шитьем в руках, наперстком (внезапно поняла что мне не хватает такого дейвайса и что раньше я его пыталась надевать не на тот палец), а рядом уютные люди. Теперь платье действительно похоже не на "эльф по мотивам", а все-таки в нем узнается намек на стилизацию (вот плечи приделаю и пойму как рукав сделать и вообще будет мне счастье). Ибо все же некуда пока шиться. В шкаф не влезет. Да и картинку такого декольтированного платья я еще не нашла. Если растягивать вечер, то сжимается ночь. Но вечер определенно того стоил. Действительно вечер для сказок. Правда вспомнить про то, что вино можно подогреть... Не вспомнила. зато были сказки. Очень обидно все-таки что рассказчик из меня фиговый. Точнее не рассказывать я не умею, а волнуюсь и слова путаю. Написала бы я это гораздо лучше. Но это решается тренировкой. А для этого опять должны сойтись звезды, люди, вечер и настроение. И чтобы эти люди были готовы мне простить мое косноязычие. Читаю вот я хорошо... Кажется... А когда заканчиваются слова, начинаю пытаться рассказать образами. А все-таки лучше бы словами, не все иначе услышат.
И то что ночь по субьективному времени сжалась до 4-5 часов вместо 7 это небольшая плата.
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
Как говорил мудрый Каа, сбросив шкуру обратно не влезешь. Как-то странно себя чувствует рак без панциря. Особенно если этот панцирь слез вне норы. И мягкое розовое тельце соприкасается с окружающей средой. Как ногтем по свежезатянувшейся ране. Это просто смена призмы. Просто теперь мироздание видно мне немного через другое стекло. И в это стекло явно не доложили присадки в виде цинизма.
Как-то несколько неуютно смотреть на все это. Это же надо было так... Сложно все обернулось.
Ничего не останется от нас, нам останемся может быть только мы...
Черти вас всех дери. Прости, Господи. Нельзя же так обращаться с чужим мозгом. Хотя я его сама подставила. Эх, знала бы, соломки бы подстелила. В смысле морально подготовилась. (божиться приличной девушке не положено, это я помню, но слов других подобрать сложно...)
Придворный менуэт (Рамо) КД Ревность КД Добрая Дружба КД La Bergere КД Prince George's Birthday Фарандола
Нет, то что я их не помню не освобождает меня от ответственности. Я все это знаю. Вот ужас-то. Но вот чтобы встать и станцевать это наверное только виланеллу, солсбери и кд. Кроме пастушки и доброй дружбы. А все остальное я учила. И танцевала. И если я буду утверждать обратное, то... В общем меня можно тыкать мордочкой в эту запись.